ЧАШКИНА ЛЮБОВЬ

(см. сноску *)

Часть 2.

Чашка всегда, затаив стояние слушала рассказы Шляпы. Кто лучше неё знает мысли Писателя – никто! А Шляпа продолжала:

Раньше, когда Писатель был молод и не прогуливался Кругами, но уверенным шагом ходил по Прямой, карабкался на вершины намечтанных Целей, в Городе всегда было полно Детворы, весёлых Людей, смеха, добрых и, деланно строгих родительских криков.

На этих словах Шляпа запнулась, а Чашка подумала, что умей Шляпа плакать, и будь у неё глаза, на них точно появились бы Слёзы. Непонятно как Шляпа прочла эти мысли.

Друг – это тот, кто чувствует Друга. Шляпа поняла, что Грусть от её пересказа мыслей Писателя передалась Чашке, и решила добавить в разговор немного Светлых Оттенков.

В Малом утреннем круге Писателю обязательно встречаются на пути самые разные Собаки, Собачки и собачонки. Писатель обожает Собак. В его Жизни их было.

Жаль, к трём из них прилагались Жёны, которые ничего в Собаках и Писателях не понимали. Они были очень Чайки Городские, только обличьем совсем как Люди.

Было Время, Писатель держал сразу пять больших Собак. Ах, какое было Время! Тогда Писатель был Строителем, создавал свой город Солнца возле Леса за Городом, и это были самые Счастливые Годы его Жизни.

Разумеется, не считая Счастливых Лет, когда Писатель был Моряком, жил и работал в Море, и не считая Счастливых Лет, когда Писатель был Инженером , строил по своим Проектам полезные Машины и Заводы.

– Писатель думает, что Собака – это его Тотемное Животное и вообще… – здесь Шляпа перешла на голос, которым Люди обычно делятся самыми Тайными Секретами, что он сам, наверное, – немножко Собака.

И что вообще-то Господь задумал Собак, как живой, Наглядный Пример Людям, само живое Воплощение Верности, Преданности, Самопожертвования вплоть до расставания с земной Жизнью ради спасения Близкого, Любимого.

Со всеми Собаками окрест он знаком, всем рад и все они, за очень малым исключением, отвечают ему взаимностью, вплоть до радостного бросания навстречу, облизывания рук и зажмуренной писательской Физии.

Есть Ревнивые Хозяева, которые коротят Поводок, завидя, как рвутся их Любимцы к чужому Человеку, но таких не много. Их Писатель жалеет.

– За что? – спросила Чашка.

– А, как не жалеть, если те не понимают, что Собаки умеют отличать хороших Людей от Плохих, и никогда не улыбнутся Плохому Человеку, тем более не станут его облизывать. Приветливость Собаки к хорошему Человеку ничего не убавляет в её Любви к Хозяину.

Настоящий Хозяин доверяет чутью любимой Собаки, а, если к тому же он не глуп, всегда порадуется Доброй Встрече с Хорошим Человеком.

Глупые и Ненастоящие встречаются не часто, – успокоила Шляпа Чашку. – Он вообще считает, что хозяева Собак – Люди чаще всего добрые, много добрее остальных, если в Доме есть Собака, трудно быть по-настоящему злым.

На Малом Круге, только один такой попадается Писателю в пути. Этакий коренастый Скандал средних лет, на двух кривоватых крепких Ногах, с красным, не знающим стыда Лицом, хитрыми Ушами и лысым бугристым Черепом. Он очень Скандал. Просто идёт Человек, а уже Скандал, хотя поблизости никого и нет. Писатель думает, что ему никто и не нужен, он с Жизнью скандалит.

И вот рядом с таким, преданно играя пушистым хвостом колечком, на крепком поводке вышагивает сама Умнющая Доброта.

Сибирский Хаски – это такой голубоглазый северный Волк, приспособленный Чукчами для перевозки Людей и разных Грузов. В Городе им скучно, там нечего перевозить, ненужно бороться с суровыми Ветрами и Морозами, добывать Полевых Мышей и мелкую Птицу.

Природные Инстинкты всеми в городах, и Собаками тоже, забываются. Их убивает Комфорт, сбалансированная Еда в гранулах убивает, тёплая Подстилка в прихожей. Самый дорогой и яркий силиконовый Мячик, пойманный на лету, не сравнится с пойманной в Лесу Птичкой. Самая дорогая покупная Кость из прессованной говяжьей кожи с добавками не сравнится с живой косточкой загнанного стаей хаски Зайца. Скучно Природе в Городе.

– Шляпы знают, о чём думают те, кто их носит. Если не нужно бороться за выживание, и Волк может стать доброй Собакой. В сытости, на тёплой Подстилке это не опасно. Даже, при Злом Хозяине. При нём ещё больше тянет к хорошим Людям – подумала Чашка.

А Шляпа продолжила:

В общем, очень не любит это человек-Скандал, когда его Хаски, завидя Писателя, рвёт поводок, стремглав несётся навстречу, вскидывает Чужому Человеку на грудь передние лапы.

Так не любит, что однажды его недолгое Терпение лопнуло, и он ещё на подходе резко закоротил поводок, выставил вперёд руку в останавливающем Жесте и угрожающе прокричал издалека – Не подходите к нам больше, что вы лезете к чужим Собакам!!! Нам нельзя! Свою заведите!

Писатель остановился в сторонке, пропуская раскалённого докрасна человека и тянущей короткий поводок Собаки, а когда они поравнялись, проходя мимо, спокойно сказал – Пусть вам всегда встречаются по жизни только такие замечательные Люди, как Вы сами, уважаемый! И пошёл дальше, не оглядываясь.

Если бы он оглянулся, даже через сто шагов, он бы увидел стоящего соляным столбом человека и грустно сидящую на травке Хаски, смотрящих ему вслед – закончила эту историю Шляпа. – Я видела. Шляпы видят всё на все 360 градусов.

– Мудрая Шляпа, действительно, а почему Писатель не заведёт себе Собаку, ведь он их так любит?

– Стареет, устал от Потерь наш Писатель, дорогая Чашка! К тому же он считает, что Любимые – это часть их Любящего. Многих любишь – многих и теряешь, значит, себя теряешь.

А человек не бесконечен и есть у каждого свой предел Потерь, за которым не остаётся Сил терять. Только доживать, не увеличивая Числа «…тех, кого приручил, за кого в ответе», чтоб меньше Приручённых внезапно не огорчить своим Уходом, не оставить посреди Жизни в Одиночестве.

Любить, значит, брать на себя Ответственность за Любимых. И Ответственность – она груз особенный, пожизненный. Её в пути не снимешь на время, чтоб отдохнуть, не сбросишь с плеч. Только сбросил, как она сразу становится Предательством.

А это уже такой Груз, под которым Душа перестаёт быть Душой и превращается в мокрый Мох под тяжёлым Камнем, Мох, который никогда не увидит Солнечного Света, в котором будут ползать Черви Сомнений и Стыда.

– Бр-р-р… Чашке, стало холодно от этих слов Шляпы, ей даже показалось, что остатки Кофе на донышке покрылись толстой коркой льда. – Теперь понятно, почему Писатель не заводит Собаку. Как жаль.

– Ох, Чашкин-мой! – Спохватилась Шляпа, завидя её дрожание. – Не очень-то получилось у меня с Светлыми Оттенками, правда?

Огорчение Шляпы было совершенно неподдельным и это было видно, хотя бы по поникшим уголкам её Элегантного Бантика.

– С тобой, милая, хорошо, но меня наверняка уже заждались дома в Прихожей! Лежу здесь, болтаю, а там уже Перчатки с Шарфом места себе не находят.

Будь у Шляпы Крылья, она бы тотчас же улетела – Шляпы умеют летать без Крыльев, но только Вниз, если без сильного Ветра. А Прихожая была не Вниз и Ветра в Комнате тоже не оказалось.

Всё обошлось. Писатель вернулся с Большой Охоты в реальную Жизнь, как всегда, уставший, но довольный, допил холодный Кофе и принялся тщательно чисть Трубку, тоже изрядно уставшую, в своём почти непрерывном дымлении во Время Охоты.

Закончил, уложил Трубку отдыхать, и сам было собрался слегка вздремнуть в Кресле, расслабившись и вытянув под Столом ноги, как вдруг на глаза попала Шляпа.

Короткое Удивление сменила такая же Улыбка, он встал, сладко потянулся, крякнул пожилым селезнем на пруду, и схватив болтушку-Шляпу со Стола, почти бодро зашагал в Прихожую, возвращать Вешалке её блудную красавицу.

Там он вспомнил, что голоден, и ноги сами понесли его на запах готовящейся Еды, доносящийся из кухонных владений Хозяйки. Надо сказать, что Хозяйка в плане Еды была немного Стихийным Бедствием, так как жила в Святой Уверенности, что все Писатели вечно голодны.

Чувствовать себя спасительницей светоча Литературы (другой, просто не мог жить в её Доме) – это ли не Цель, Призвание и Счастье для лучшей в мире Хозяйки! Плита, Холодильник, Главная Сковорода, вся Кухонная Рать состояли с ней в тайном Кулинарном Сговоре.

И Писателю редко удавалось уйти от этой компании, хотя бы с намёком на Желание творить Шедевры.

Сытый Желудок – враг Творчества, друг Дивана и Лени – знают все Писатели, о Поэтах и говорить нечего. Сытый Поэт стихов не напишет. Если и напишет, то перечитав на Голодный Желудок, тут же нехорошо удивится себе и выбросит вон.

Чашка с «Поцелуем Климта», даже, если она забыта на Столе и в неё ничего не налито, а на дне только осадок испитого Кофе, всё равно полна Любви и склонна к Добрым Размышлениям.

Вот и сейчас, стоя на остывающем от Работы писательском Столе в пустой Комнате, она совсем не чувствовала себя одинокой. На такой случай у неё был огромный запас уже пережитых Счастливых Моментов, из которого Чашка осторожно доставала Лучшие и, словно Драгоценный Камень, брала в воображаемые руки Памяти, подносила к воображаемым Глазам и смотрела сквозь него на Солнце.

Счастью тоже нужно давать отдохнуть. Уже пережитое Счастье хорошо тем, что пока его Продолжение отдыхает и набирается сил, Пережитое можно испытывать снова и снова, и чувствовать себя счастливой.

Здесь главное, верить в Продолжение Счастья, но быть готовой не впасть в Уныние, если оно вдруг заблудится в Просторах Житейских. Бывает такое. Счастье – самое невечное из всего невечного, а Неожиданность всегда идёт с ним об руку.

И Счастье никогда не сбегает к кому-то, думать так – глупо. Оно – штучное Изделие Бога, сделанное по размеру Души того, кому отпускается на Время. Никому, ничему другому оно за Счастье не сгодится, и захоти примерить его на себя, сразу превратится в Наказание.

Всё это, будто кто-то говорил Чашке Сверху, и она впитывала услышанное всем своим керамическим нутром вопреки его физической неспособности что-либо впитывать.

И вспоминала, вспоминала…

Блаженству Чашки не было края, когда она оказывалась в Руках Писателя, прикасалась к его Губам.

– Если бы это случилось лишь однажды, ради этого стоило жить, появиться на свет, пройти через дикое вращение Гончарного Круга, жаркое пламя Обжиговой Печи, долгое Стояние в кромешной темноте Кухонного Шкафа – думала Чашка.

Такого она не испытывала, даже в крепких мастеровых руках Гончара, лепившего её из куска сырой Глины. Да, порой Чашка скучала за ними, но это всё же были Руки, в которых перебывало множество разных чашек, а в руках Писателя она была такая одна с «Поцелуем Климта».

С Кофе Чашка всегда была приветлива, радовалась ему при встрече всякий раз, принимала его до краёв, отпускала легко, но не без смирения и грустинки. Да, Кофе согревал Чашку, добавлял смысла существованию, открывал дорогу к служению, но Главное, пока он был, Писатель часто держал её в руках. А что ещё нужно Чашке для счастья!

Писатель никогда не пил его из Чашки сразу помногу. Обычно делал один-два небольших глотка, смакуя приятный, густой вкус ароматного Кофе, и отставлял Чашку ненадолго, до глотка следующего.

Когда Писатель с головой погружался в Большую Охоту, он, конечно же, забывал про всё на Свете и Чашку, разумеется, тоже.

Ждать и Верить, твёрдо зная, что дождёшься – тоже Счастье. И Чашка терпеливо ждала. Писатель всегда возвращался к ней.

Бывало Писатель брал её в охапку двумя руками, прижимал к Груди, откидывался на спинку Кресла, так подолгу сидел задумавшись, глядя в Окно на дальний Лес.

Конечно, его мысли были не о Чашке. Зато она слышала его Дыхание, как бьётся его Сердце, чувствовала самые мимолётные Движения.  

Да! Пусть никто не верит, но и Чашка может любить Писателя! И он любит Чашку, она чувствовала это всей свой керамической Душой.

– Если всё Живое и Неживое создано в этом мире для Служения, только этому и предназначено, тогда как можно служить кому-то по-настоящему, не любя? – думала Чашка.

Она знала – Любовь молчалива и слышит не ушами, но Сердцем, и только Мелодии Дыхания, ритма Сердец, Взгляда, Прикосновения – вот Звуки Любви. Слова ей лишни, ими не передашь сотой доли, выраженного Молчанием Вдвоём.

На Жертвование, Подвиг ради Любви идут без слов. В Любви слова – могут быть Кодом Нежности, и только, все остальные – от Разума, холодного и строгого соседа Души из «дома напротив, через дорогу».

Слова нужны Людям. Взгляду и Молчанию они давно уже не доверяют, впрочем, и Словам доверяют с годами всё чаще чуть и очень иногда.

И понятно же, нет ничего беспомощней, чем выпрашивать слова Любви, но ищут и ищут в них пустяшное Успокоение.  Если каждый день спрашиваешь, любят ли тебя, значит то, что живёт в тебе и не Любовь вовсе.

– Вот у меня нет ушей, и рта нет, но разве это повод думать, что я не способна Любви. – Чашка будто спорила с Пустотой, которая в общем-то и не возражала ей никак.

Писатель редко доверял Чашку Хозяйке. Исключения случалось Вечерами, когда он окончательно уставал, или берёг каждую Минуту в моменты большой Охотничьей Удачи. Тогда Хозяйке позволялось варить и приносить на цыпочках Кофе Писателю, мыть Чашку после.

Не было случая, чтобы он оставил Чашку на Кухне, и в Сушилке посуды она по воле Писателя ни разу не побывала.

– Разве всё это не подтверждение его Любви?!

Впрочем, Любви необязательны двое, она и без взаимности остаётся собой.

– Нужно спросить у Трубки. Она больше Шляпы знает о Писателе, и о Любви. Зря, что ли, столько Стихов, столько Прозы разной о ней написал, не выпуская из Рук!

Чашка с улыбкой шугнула мелькнувшего было неподалёку пушистого зверька Ревности. Или ей снова показалось, что та захотела поиграть в Свои Игры.

Опять пишет с погасшей Трубкой во рту, безостановочно, а запнётся, собьётся с тропы в поиске Строчек, сразу давай её разжигать, дымы пускать. Думает, куда свернуть, Строчки подманивает дымами ароматными – Строчки очень даже идут на табачный дым.

– Неужели все Писатели, как мой, напоминают после Охоты Грибников, вышедших из Леса со своими корзинами-вёдрами полными грибов? – подумала Чашка. Она видела такое в Телевизоре.

Насобирают всяких разных, разложат дома на столе, и давай колдовать над ними. И Писатель так же со своими Строчками – перебирает, сортирует, эти сюда, эти туда.

Одними он любуется – «Красавцы!». Смахивает с них прилипшие иголки лишних Запятых, аккуратно снимает шкурку Лишних Слов, подрезает чересчур длинные ножки Повторений Мыслей и кладёт в чистую Воду. Думает какое вкусное блюдо из чего приготовит.

Другим удивляется – Господи, как они могли попасть в Корзину-то, где были мои Глаза?! – и просто выбрасывает их. И червивые попадаются, и Глупостью побитые, нет-нет и поганка какая ненароком объявится. Ух, злится на себя!

В этом послеохотье ему иногда помогает Хозяйка, она – дока в очистке Строчек от грамматического мусора. И в разных блюдах из грибов очень даже разбирается – Советы Писателю даёт между делом.

Домработница. Её звали Кристина, и когда не звали, она всё равно оставалась Кристиной. Близкие называли её Крися, подруги – на аглицкий лад – Крис, а один очень симпатичный мужчина средних лет – Кристи. Нужно ли говорить, что «Кристи» ей нравилось больше всего.

Кристи была аккуратна и всегда спешила. И не потому, что хотела привести в порядок как можно больше мест на планете. Это – само собой. Она всё время воевала со Временем и, увы ей, всегда проигрывала в неравной схватке.

Как не проиграть, если нет равных Времени в умении лететь, сбегать, не возвращаться, не хвататься и лечить. А ещё, быть деньгами, учителем, вагоном и судьёй одновременно.

Нет. Такого Кристи не позволяли её убеждения и фигура. Слишком она была полновата и простовата для таких достоинств, и это сводило её Шансы на Победу к нулю.

Кристи у Чашки была записана первой в списке «Вечно спешащих». Но недолюбливала она её не за это. Иногда Чашка попадала в её руки, и это были чужие руки. Представить себе – они мыли Чашку холодной водой! Кристи – очень экономная домохозяйка.

Вместо того, чтобы потом тщательно вытереть Чашку чистым полотняным полотенцем, как это всегда делал Писатель, переворачивала беднягу вверх дном и ставила сушиться возле Мойки. Тут не до тёплых Отношений, в лучшем случае, только для Прохладных.

В один из Пасмурных Дней, именно в такие дни чаще всего случаются Пасмурные События, Кристи пришла не в пример обычному – к вечеру, и стала зачем-то убираться в и без того чистом Доме.

– Странно, трёх дней не прошло с прошлого её визита! – насторожилась Чашка. Эта настороженность моментально умножила Тревогу, непонятно от чего закравшуюся в Чашкины мысли ещё с утра.

Чаще всего Тревога и закрадывается ещё до наступления Плохих Событий. Эти события могут не произойти, а она уже тут, как тут – вся из себя главная, проходу Мыслям не даёт, всё больше старается завладеть ими.

Пропитание добывает себе и сыночку своему обжоре-Страху. Ведь Тревога – мать Страха и нет в мире мыслеедов прожорливей.  

Всё это Чашка узнала, прочла однажды в писательском Рабочем Блокноте, её Близком Соседе по столу, добродушном толстяке в потёртой обложке, часто открытом нараспашку, читай не хочу.

Блокнот был полон мыслей, цитат великих, И Писателя тоже, но никогда не рвался в Фолианты. Старик страдал бессонницей ровно в те же часы, что страдал ею Писатель, и обожал Неоновые Маркёры, которыми Писатель выделял что-нибудь важное в записях.  

Работяга-Блокнот никак не завидовал холёному, но бесполезному блокноту-родичу «MONTBLANC», в который и мысли-то развёрнутой не запишешь, разве что адрес чей-то, номер телефона, или Е-мэйл. Ну, так на это Смартфон, куда удобней.

Чашка слышала его стариковские ворчания – Хех-х! Оболтус! По большому счёту я такой же, как это ферт, тоже шитый белыми нитками блокнот, не какой-нибудь, клееный, не сбор листков на стальной спирали!

И вообще Работяге шик ни к чему, есть четыре латунных уголка на обложке, пара закладок из атласной ленточки, и ладно!

Единственно, чем он откровенно задавался перед Обитателями Писательского Стола, так это тем, что Писатель его одного из всех брал с собой на ночь со Стола на прикроватную Тумбочку, чтобы всякий раз записывать в него самые вкусные Строчки, приходящие Писателю на засыпании или пробуждении.

Те самые, лучшие, за которыми не нужно охотиться, что приходят на первом шаге из Миров человеческих в Миры Снов. Вот, только начинаешь засыпать, чуть приоткрываешь дверь в те миры, они и приходят. Жаль, редко вспоминаются утром после ярких путешествий во Снах. И тут Блокнот – первый помощник Писателю. Так Чашке и сказал однажды.

Отношения с Чашкой у Блокнота были вполне товарищеские, он знал и ему нравилось, что Чашка часто заглядывает в него, читает мысли Писателя, нравилось самому разглядывать вблизи «Поцелуй Климта», загадочный орнамент одежд, целующихся Влюблённых.

Подсознательный страшок того, что Чашка в любой момент может опрокинуться и залить его, (о ужас!) сладким Кофе, не перевешивала его приязненность к этому Славному Созданию.

Отступления в рассказе простительны, потому что очень нужны Сказке, особенно, когда она подходит к своей Кульминации и Развязке, приближение которых чувствует, и всячески оттягивает, догадываясь, что не очень-то они порадуют Читателя.

Итак, Кристи пришла совсем внеурочно! Чашкина Тревога появилась явно неспроста. И не во внеурочном приходе Кристи дело, и не в том, что Писателя не было Дома уже третий день. Бывало он уезжал и на подольше, но…

Чашку, вдруг, словно уронили на каменный пол – не было случая, чтоб он не взял с собой Ноутбук, Блокнот и Трубку со всеми её помощниками. Очки!!! О, Боже! Вот же они, лежат преспокойно в открытом бархатном футляре!

Сразу всплыла картина ухода Писателя из Дома в тот день. Утром он долго с кем-то говорил по Телефону, сидя в Кресле. Чашка расслышала последнюю фразу – «Бог вам судья, Дети, другого отца у меня для вас нет!».

Лица Писателя она не видела. Кресло было развёрнуто к Окну, а из-за его высокой спинки была видна лишь одна рука Писателя, и то, после окончании Разговора. Она как-то безжизненно повисла сбоку, с зажатым в ней Телефоном, и так свисала довольно долго, пока Телефон плавно не выскользнул из неё на ковёр.

Не успела Чашка подумать – «Задремал, наверное», как Писатель резко встал, поднял Телефон, сделал несколько уверенных шагов к Столу, вдруг, словно стал обмякать, его рука судорожно вскинулась будто в поисках опоры, и он буквально плюхнулся на Диван, слава Богу, оказавшийся в тот момент рядом.

Чашка смотрела на него неподвижно сидящего, с закрытыми Глазами, откинувшего Голову на спинку Дивана, и не понимала, что происходит. Никогда до этого, она Писателя таким не видела. Почему-то ей стало неспокойно.

Беспомощность вызывает Растерянность или наоборот – над этим Чашка никогда не задумывалась. И не могла задумываться, потому что они впервые вошли в её Жизнь, не просто вошли, но ворвались хором, и мучили вот уже целых пол часа, показавшиеся Чашке Вечностью.

Зато, когда Писатель вдруг поднял голову, открыл глаза и медленным взглядом обвёл пространство Комнаты, на помощь Чашке, моментально прибежали Спокойствие, Радость с Надеждой и прогнали нахальную парочку.

Ещё через несколько минут Писатель медленно будто наощупь встал с Дивана, подошёл к Столу и, опираясь на него руками, так же медленно перебрался в своё Рабочее Кресло.

Теперь он привычно был на расстоянии Вытянутой Руки. Лучшее расстояние, чтобы оказаться в дорогой Сердцу! – Чашка сразу повеселела. Она немного нервничала от того, что остаток Кофе в ней почти совсем остыл, но Писатель и такой пил очень даже с удовольствием, а значит, не велика Беда.

И да!.. Писатель достал из ящика Стола Таблетницу, положил в рот несколько таблеток, запил водой из почти пустого Стакана, и вдогонку остатком Чашкиного Кофе.

Наверное, на это ушли его последние Силы, рука ослабла и Чашка, вдруг выпала из неё на Ковёр.

Всё, что произошло потом, она почти не запомнила. Может от того, что очень уж, всё было Необъяснимым и Стремительным.

Громкий стон Писателя, голос Хозяйки, чуть не кричащий что-то в её Телефон, странные Люди в белых Одеждах с яркими Приборами, цветными Проводами в руках, обрывки чьих-то фраз с непонятными словами «Больница, Инфаркт, Адреналин». Дальше, непонятно как, Чашка оказалась на Кухне в Мойке среди немытой Посуды.

Три Дня с тех пор прошли, нет – проползли сонной Черепахой, не знающей, куда и зачем ползёт.

Внеурочная Кристи выглядела очень уставшей и чем-то расстроенной. Кухню она всегда убирала последней, иногда перед уходом пила на ней Чай с Хозяйкой или без.

В этот раз она почему-то решила выпить Кофе и именно из Чашки Писателя. Чашка, только что вымытая холодной водой, стояла вверх дном, на голом, холодном металлическом Подносе совершенно одна. Она чувствовала себя замёрзшей Птицей на большой Льдине.

Внутри Чашки царила глухая, чёрная Пустота. Так всегда, когда стоишь вверх дном, и не у одних чашек. Это был маленький кусочек той огромной Пустоты, которая воцарилась в Доме после того, как в нем не стало Писателя.

Внезапно Пустота исчезла, вернулся Дневной Свет, и в Чашку посыпался пушистый порошок Кофе. Одна ложка, вторая, третья, Сахар… Писатель никогда не сыпал Сахар до того, как Кофе не настоится, залитый Кипятком.

Но это был не Писатель, это была Кристи, и Чашка поняла, что в Жизни наступили необратимые изменения. Да, других в Жизни не бывает, но бывают те, которые пережить невозможно.

В этот раз кипяток, тысячу раз знакомый Чашке, оказался нестерпимо обжигающим, крутым, как все обрывы Мира. Он не просто привычно обжёг, он будто взорвал Чашку изнутри.

Чашка издала глухой резкий звук похожий на стон, лопнувшей Гитарной Струны. Вокруг неё начала медленно расползаться лужица бледного, не успевшего завариться Кофе. Чашки не плачут слезами, только тем, чем заполнены.

Оторопевшая было от неожиданности Кристи спохватилась и выплеснула остатки Кофе в раковину, просто смыла его в небытие сильной струёй Воды. Его обиженный плюх Чашка уже не слышала. Она уже ничего не слышала в этом Мире.

Визуально ни внешне, ни внутренне в Чашке ничего не изменилось. Вообще ничего, и её поведение вполне можно было расценить за каприз Истеричной Посудины, возомнившей о себе, Бог невесть что.

Вся Кухня видела, как сначала удивилась Кристи, потом испугалась, потом долго рассматривала Чашку в поисках трещины, но, как не надевала очки, как не подносила Чашку к окну, как не поворачивала во все стороны в лучах солнечного света, найти не смогла.

Она уже было открыла крышку Мусорного Ведра, решив выбросить несчастную, но что-то её остановило, и она на минуту задумалась. Озабоченно вздыхая тщательно вымыла Чашку, протёрла Полотенцем, и… поставила в тот самый Шкафчик, тот самый Чашкин сиротский дом, снова ставший теперь для неё Склепом, что ли.

То ли побоясь, то ли помолясь, Кристи решила ничего не говорить Хозяйке, а по прошествии Времени её Тайна перестала быть Тайной, потому что, просто ею забылась.

Кухонное Население помнило, но поводов применить воспоминания в Жизни не подворачивалось, потому Тайну единогласно сдали в пользование Равнодушию под очень символический процент.

Население куда больше волновали Тайны иностранной Жестяной Банки с крупой, где Хозяйка хранила пару наследных Золотых Вещиц.  Волновали Тайны Кнопок на пульте мигающих цветных лампочек на спине недавно появившегося в Доме Робота-Пылесоса.

Тот иногда загадочно появлялся в Кухне, ни с кем не здоровался, шарил по всем углам, странно жужжал при этом и шпионисто вертелся во все стороны. И ладно бы это. На нём любит кататься хозяйский Кот, которого терпеть не могут все Кухонные!

Страшное Животное! Легко запрыгивает на любые Шкафы, висит на Занавесках и запросто может своим огромным Хвостом смести на пол именно то, что бьётся, ещё даже не долетев до пола!
 
А ещё волновали Таинственные Слухи, о предстоящем неминуемом финансовом Кризисе в Кошельке Хозяйки.

Всё так и продолжалось бы дальше, безжизненное тело Чашки, забытое, и вычеркнутое из Мира немо покоилось бы в склепе Шкафа с кухонными Неликвидами, если бы однажды…

Ох, это Однажды!.. Любой Миг – всегда Однажды и никогда дважды. Дважды – это уже другой Миг.

Однажды Хозяйка, сама не зная зачем, полезла в Шкаф и увидела Чашку. Решив полить цветок на подоконнике, совсем не обязательно лезть в Шкаф с разрозненными Тарелками, Рюмками – знают все. Полезла. Потому что ничто в Жизни не случайно.

Увидела, повертела в руках, и словно так задумала изначально, пошла с ней за водой к крану. Ещё наполняя Чашку водой, поняла, что что-то не так.

В «Поцелуе Климта» по всей высоте Чашки на совершенно целой с виду поверхности появились медленные капли, будто заблестели слёзы, сначала робкие, мелкие, но по мере заполнения водой они нарастали, и нарастали.

Слёзы текли словно по нитке по всей высоте Чашки и ровно в центре между Влюблёнными на «Поцелуе». Книзу Чашки Слёзы становились всё крупнее и сливались в тонкую безутешную струйку.

Хозяйка не знала, что Влюблённые на картинках могут плакать, особенно те, кто изображены на решившей уйти из этого Мира Чашке. Про Иконы что-такое слышала, про картинки на Чашках и её уход – нет.

Хозяйка вобщем была доброй, но Доброта в ней прекрасно уживалась с Практичностью, и знай такое про плачущие картины, может быть поступила бы иначе.

Ей сразу стало понятно, что такую тонкую трещину никак не заклеить, держать, пусть и симпатичные, но бесполезные Вещи было не в её привычках, потому Чашка, со вздохом хозяйкиной Досады, без прощальных Слов и добрых Пожеланий на дорогу была отправлена в Мусорное Ведро.

Сказкам положено заканчиваться счастливо. Это, чтоб в них верили.

Но, увы, достигнутое Счастье перестаёт быть Счастьем. Если кому-то и удаётся пожить долго счастливыми, оно входит в привычку, становится обыденностью и постепенно Люди начинают мечтать о новом Счастье.

– Глупые, они не понимают, что Счастье не может быть новым или старым, оно просто – Счастье, самое хрупкое, что есть в Жизни – думала Душа Чашки, плывя над лентой сортировочного конвейера мусороперерабатывающего завода.

Последнее, о чём она подумала, видя, как падает её хрупкое безжизненное тельце в страшный бункер огромной Дробилки – Я самая счастливая Чашка в мире, я познала Счастье, какое замечательное Везение!

На сороковой День, в последний раз облетая Планету мира Людей, единственное, о чём она чуть взгрустнула, так это о том, что в другом Мире, где она по воле Создателя станет первой Каплей Воды на далёкой Планете, или Травинкой, или большим Китом, ей никогда не случится согреть Душу Писателя, ни холодным вечером, ни в стылом рассвете Осеннего Утра, когда он собирается на свою Большую Охоту.

Послесказие:

Во времена тех событий Люди уже научились лечить Сердца от Болезней почти волшебно, даже пересаживать их от одного Человека другому, а иногда и оживлять.

С Грустью, Тоской, Злобой и Равнодушием в Сердце – не получается, что ни делай. Руками, Приборами эти Хвори не разогнать, но это уже тема другой Сказки.

Сердце Писателю подлечили, добавили к нему умный Прибор с Электродами и Батарейкой, остальное он подправил в санатории. Жители царства Дом, включая Хозяйку и Кристи, встретили его, как и должно встречать Любимых, вернувшихся с Войны Победителями.

С Писателем в Дом вернулась Радость и целый Месяц жила там Самым Главным Гостем. Почувствовав, что постепенно отходит на Задний План, и уступая почётное место своим вечным недоброжелателям Быту и Хлопотам, вежливо распростилась, и пообещав заглядывать почаще улетела во свои Небесные Свояси.

Не увидев в Доме любимой Чашки, Писатель с пристрастием расспросил Хозяйку и Кристи, куда она пропала, те сказали – Разбилась нечаянно и вдребезги, такие дребезги, что не склеить.

Горевал Писатель недолго. Горе – ноша тяжёлая, и Время, из Сострадания, научило Людей заменять его Грустью. С тех пор к Большой житейской Грусти Писателя добавилась Тёплая Грустинка о любимой Чашке. И нет-нет, но порой, когда он держал в руках её преемницу, тоже симпатичную, тоже с «Поцелуем Климта» новую чашку, Грустинка появлялась из ниоткуда и накрывала его тонкой кисеёй тёплых вспоминаний.

Никогда Кофе из Новой чашки не был ему таким особенно Вкусным, так долго тёплым и ароматным, таким, добавляющим Вдохновения, как Кофе из любимой Чашки. Да, и ручка у Новой чашки плохо ложилась в его Руку, за чрезмерной тонкостью своей и вертлявостью, и «Поцелуй» казался размытой, просто картинкой, никаким не гимном Доверию и Любви между Мужчиной и Женщиной.

Сказка не ложь, и в каждой свой намёк. У всего, Камня, Травинки, Человека, даже Солнечного Луча есть Душа, пусть микроскопическая, но часть единой Вселенской Души, которая и есть Бог.

Потому везде и всегда ничто не умирает, просто меняет Формы существования Душ в постоянном изменении Души Вселенской.

Предупреждение:

Персонажи произведения являются вымышленными, Сказка не несёт ответственности за возможные совпадения с реальностью некоторых персонажей и событий, любое совпадение — случайно, как не случайно всё в этой Жизни.

Рига. Июль 2024 г.
Свидетельство о публикации №224072200806

Начало здесь.