ВОЛКОЩЕНОВ (Часть 1)
(см. сноску *)
У Бабеля было, - "Тут все дело в том, что в Одессе каждый юноша, - пока он не женился, хочет быть юнгой на океанском судне. И одна у нас беда, - в Одессе мы женимся с необыкновенным упорством".
Не подвёл классика Волкощенов, стал "юнгой на океанском судне". Но, главное, Волкощенов любил жениться. Это выяснилось не сразу. Он сам заметил это за собой, только после четвёртого заплыва в счастье, называемое браком. Без малого тридцать лет суммарного пребывания в семейном счастье сделали Волкощенова ещё глупее, чем он был, начиная свой славный путь семьянина, голубоглазого, во всех отношениях, идиота.
От счастья глупеют, а многоразовое счастье в чрезмерных количествах вредно влияет на здоровье и сивишки (CV). Не знали? И он не знал. Такому не учат в школе. Наоборот. В той школе, где учился наш герой, учили быть счастливым, всех любить, почти всех защищать, не сдаваться врагу, и строить светлое будущее на планете. А, если повезёт, то и во всей Вселенной. Этому же учили и все мультфильмы, радиоспектакли, киноленты и плакаты в школе и скверах. Отсюда Волкощенов знал, «все люди братья, даже те, которые сёстры». Короче, на входе в жизнь, украшенном цветами, Волкощенов любил всех, и свято верил в то, что все любят его. С первым всё так и было. Со вторым неувязочка вышла. «Все» его не любили.
Женщины всегда в сговоре с гинекологами, даже теми из них, кто мужчины. У них там своя секта, законы, тайны. Мужчина не лежал в гинекологическом кресле, воды у него не отходили, криком в родах не орал, значит, он существо уровня низкого, в тайны мира непосвящённое. В секте царит ненависть к мужчинам, редко, - снисхождение, ещё реже, - доверие. Но всегда, - высокомерие. Знай всё это в молодости, Волкощенов, конечно же, выбрал бы другую стратегию строительства светлого будущего отдельно взятого индивида. А тогда, наш герой радостно истекал тестостероном, сахаром любвеобильности и равенства полов, слово «стратегия» воспринимал, лишь в военном контексте.
Волкощенова вырастила и воспитала мать. Главной издержкой воспитания и было это красное от волнения, трепетное отношение к женщине, как к высшему существу.
Нельзя мужчинам трепетать! Это удивляет котов и будоражит практичных женщин в округе. У последних, при запахе томного, трепетного мужчины, практичность возбуждается до срочного погружения в поэзию Серебряного века и изучению Антологии авторской песни, дабы не выглядеть дурой за столом. От всего этого их воротит, но трепетный не трепетный, а кушать хочется всегда. Даже барышни «в пенсне», глубоко в душе почти все альфа-самки, мечтающие в постелях кружевных об альфа-самце. Что уж говорить о длинноногих блондинках. В мужчине должна обязательно читаться толика пещерности, с наброшенной на закалённый мускулизм мягкой шкурой, убитого им в неравной схватке саблезубого тигра. Это ждётся, и подсознательно ставится во главу отбора, задвигая на второй-третий план романтичность, трепетность, любовь к природе, детям, кошкам.
Воин, добытчик, самец, диплом не обязателен. Слегка завсклад, чуть-чуть убийца с чувством юмора, умный два дня в неделю, и малость насильник воскресный, всегда уверенный в себе, – идеал мужчины у большинства современных женщин. Впрочем, ладно, если хорошо зарабатывает, волосат и не пьёт запредельно, то пусть будет трепетный. Это иногда, даже развлекает, и тешит самолюбие.
Глупёшки, всегда уверенный в себе, опасен отсутствием сомнений. Это ж, какой нужно быть, чтоб он был при этом, всегда уверенным в тебе?! Если, ещё и ты такая же уверенная, то учи физику, – одноименные заряды не притягиваются, жизнь не кино! Кроме того, отсутствие сомнений ещё не признак ума.
Романтичность, нежность, томность и сексуальная ненасытность, активно приветствуются в добрачный период и первое полугодие брака. Дальше начинается жизнь, в которой правят женский практицизм и вечное право на женскую усталость. Романтика души странно влияет на зрение трепетного вьюноша. Женщины в глазах такого розовеют, хрустальнеют, красивеют, умнеют, никогда не стареют, питаются запахом фиалок.
Дамы звериным чутьём чувствуют сие мужское недомогание. Внешне сочувствуют, внутренне пользуются. Кипяткующих трепетом дам, по пальцам рук, без ног. Как правило, такие уходят старыми девами или развратницами в поэтессы.Недомогание Волкощенова в молодости злостно усугублялось паталогической приверженностью к моногамии. Моногамный мужчина всегда подозрителен, как женщинам, так и братьям по полу.
Все вместе расценивают моногамность, как признаки наличия проблем со здоровьем, или трусостью, или чрезмерной религиозностью, или в худшем случае, неумением радоваться жизни. Что может вырасти из хулиганистого мальчика, зачитывавшегося «Маленьким принцем», из мальчика, считавшим главным в жизни, создать семью и быть лучшим отцом минимум трёх детей, построить дом у моря, насажать деревьев…
Ничего, пригодного для жизни. Что выросло, то выросло.
Волкощенов вырос.
© Copyright: Олег Озернов, 2020
Свидетельство о публикации №220030101238
(Полное название предмета, - «Сопротивление матерей-одиночек»)
Заноза номер раз, - Школа-восьмилетка первого брака. К сдаче экзамена «любимые дети» допущен не был. Отобрали детей. Решение подписано тёщей, заслуженной учительницей УССР, кровью Волкощенова, той же кровью резолюция первой жены, - «Мужей у меня может быть много, а мать одна». Ну, и советский суд, как известно, самый гуманный в мире. Закончил без аттестата, только с судебной справкой о прохождении начального обучения. С мужьями дама погорячилась, рынок не отреагировал. Насчёт мамы, это был камуфляж. С детьми сидеть не хотелось.
Заноза номер два, - Магистратура любви. Невероятная женщина, невероятный пожар страстей, смерть в непрекращающемся повсеместно экстазе. Она чуть постарше, чуть Клеопатра, чуть уайльдовская Саломея, чуть Кармен, много леди Макбет, и по утрам царица Тамара, La Femme Fatale dans toute sa beaut; (Роковая женщина во всей красе).
В этом же белье гармонично помещалась официантка столичного ресторана. Она была опытна в любви и была женщиной по-настоящему, сочетая в любви материнское отношение к избраннику, отточенное женское хамство, искреннюю ласку, азарт страсти. Тлеть с ней было невозможно. Только пылать костром и лететь в небо искрами. Причём, так во всём, не только в местах апогея любовного. При том, была в ней глубинная простота до сладкой матерщинности, и житейская мудрость жила тоже. Волкощенов пылал, летал, апогеил (долой нелепые ассоциации) по полной. Дров хватало, нервов не всегда. Ей было чем их лечить, и делала она сие мастерски. Повзрослев, Волкощенов понял, что именно эта женщина была в его брачном токовании женщиной искренних чувств и настоящего их обнажения. Но, увы, официантка столичного ресторана победила La Femme Fatale, костёр любви залили чаевые. Плавно и не больно пути разошлись на третьем году полыхания. От аспиранта Волкощенова любовь подалась к хорошему состоятельному человеку, и отбыла с ним за океан.
Заноза номер три, догадается любой, - институт третьего брака. Шестилетний курс после трёхлетнего академотпуска. В нём Волкощенова любили, только в комплекте с долей в его бизнесе. Без неё любовь дамы чахла, так и не народившись. После получения с красным лицом серого диплома магистра такинадовских наук, Волкощенов не жаловал деловых дам. «Кушать да, а так, нет». То же учебное заведение. Предмет, - чужой ребёнок, дочь. Экзамен Волкощенов сдал, но вместе с любящим его ребёнком.
Заноза номер четыре…
Мамочка с дочкой первоклашкой. Они одно целое. Видно невооружённым глазом. Пуповина не перерезана. Волкощенов понял с первых минут знакомства. Ещё понял, "это не моё". После предыдущих браков, компромиссов не хотелось. От слова "ажитькогда". Табу на компромиссы действовало на тот момент лет двенадцать, и казалось Волкощенову, свой лимит на них он исчерпал.
Волкощенов учился жить для себя. До того не сложилось, всё жил для кого-то, и даже, не задумывался в ту сторону. Жил и жил, как умел. Теперь, трижды неженатый, он вяло боролся за выдвижение себя на первое место приоритетов в забеге по оставшейся половине жизни.
Волкощенов любил собирать компании. Побщаться с друзьями бардами, попить, попеть, погулять. У таких всегда много друзей «на посидеть». Получалось хорошо, народ тянулся в его гостеприимство, гулял часто. Мамочка с дочкой пришли оттуда, невзначай, под крылом одного дружка-певуна. На первых посиделках, уже через два часа после знакомства, в застолье она сказала громко, почти тостом,
- Он мне нравится!
Орден предназначался Волкощенову. Потом, как водится, танцы, «случайные» встречи в тесном коридоре на маршруте кухня – комната. Глубоко ночью, под похрапывание и остатки разговоров не разъехавшихся гостей, жаркие хмельные объятия, перешедшие в логичное познание друг друга двумя, сравнительно молодыми организмами. Ничего необычного. Классика. Затем пауза, несколько её настойчивых звонков с пожеланиями продолжить знакомство. Волкощенов принимал их занозисто.
Волкощенову надоело всаживать очередных девчонок по-новой в натруженное сердце. И без того, набор колющих предметов запредельный, вырабатывающий стойкий иммунитет к повторным рецидивам в мозгу узаноженного. По крайней мере, так ему тогда казалось. Казалось настолько, что однажды, не подняв трубку при очередном звонке, тиснул кандидатке в очередную занозу эсэмэску «У меня нет того, что нужно тебе, у тебя того, что нужно мне». Пауза в календарной весне. Через месяц, вдруг ребёнок позвонил с непонятного номера - Ты нам нужен.
Ребёнок сказал, - нужен. Не отвертеться. Пригласил в гости. И случилось то, что случилось. Засиделись гости допоздна. Не выгонять же девочек в ночь, хотя и жили-то через два дома. Пока ребёнка укладывали в кресле, почти растаял лёд, ушли занозы и разлилось тепло в сердце, умудрённого жизнью, как ему казалось, Волкощенова. Дальше, разговор до глубокой ночи, при волшебно посапывающем в соседней комнате дитяти, свечи, коньяк, откровения на грани раздевания. И такой фестиваль двух уставших от одиночества, что небо ночное засверкало в огнях салютов пламенных, вулканических. Задержались девочки. Почти на десять лет. Любовь с ними пришла… погостить. Фестивалила суженая-ряженая Волкощенова ещё месяцев несколько, да так, что наш герой от счастья нежданного совсем на мёд изошёл, в зобу дыханье спёрло. После чего, фестиваль резко опустился на уровень семейной среднестатистической нормы, и с годами вовсе переквалифицировался в разряд разовых мероприятий дежурного порядка. На большее девушку не хватило.
Никто тогда не сказал Волкощенову, что одиночество не стимул к счастливым поступкам, ведущим в любовь, чаще – оно провокатор галлюцинаций, иллюзии любви.
Любовь сама по себе огромная Вселенная, одиночество – вселенная поменьше. В космогонии отношений мужчины-женщины они сосуществуют, поскольку находятся в постоянном противоречии друг к другу. Зарождение первой уничтожает вторую. Существование второй толкает к зарождению первой. Ты дурак, Волкощенов? Кому, как не тебе знать, что такое мать одиночка! Полных двенадцати лет не прошло после падения твоего третьего брака с такой же матьеё. Ты ж можешь трактаты трактатить в эту тему томами!
Как же хороши эти сусальные предрождественские, новогодние киномелодрамы, где обязательно героическая, красивая мама-одиночка с чудным, умным и находчивым ребёнком, находят себе папу-мужа, такого же положительного, обязательно доброго, состоятельного, невероятно умного и смелого! Загляденье. Патока с экранов, заплыв в водопадах слёз умиления. Главное там, залог счастливого конца, это когда мамаша кровно убедится в том, что герой немедленно полюбил её дитяти больше жизни, а уже потом её саму больше Бога. Непременное условие. Только совпадение сих двух любовей предполагает счастливый конец. Как иначе! Ты любишь сказки, Волкощенов, ты вырос в великой материнской любви, в благоприобретённом почтении к матери, и ты не циник! Прекрасно понимаешь, для настоящей матери, ребёнок всё, сама жизнь, выше жизни.
Эй, ты здесь? Кончай про кино, жизнь не оно! А в жизни, ты проходил этот урок, двоечник хренов!
Происходит так.
Совпало, всё. Ребёнок, уже через месяц знакомства виснет на тебе кокосом спелым, заглядывает в рот, ловит каждое твоё слово, ищет внимания, находит понимание, живёт восхищением обретённого папы – друга. Счастливы все. Новопапа зарабатывает у дитяти непререкаемый авторитет, которого целенаправленно и не добивался. Просто потому, что без труда был принят в сердце ребёнка. Причём авторитет такой, что одного его взгляда на ребёнка, становится достаточно там, где бессильны мамина строгость, её грозные увещевания, угрозы наказания и прочий арсенал борьбы с детским упрямством.
Новый папа, особенно, если родной не страдал особыми отцовскими достижениями в любви и заботе, открытие для ребёнка. С ним всё новое, интересное, необычное. Он не смахивает тебя с загривка, когда ты вылезла на него и свесила ноги, не говорит, - отстань, устал. Не рычит по пустякам, а смеётся. Он держит тебя за равную, всегда внимательно выслушает, иногда совета спросит вдруг, не в шутку, серьёзно. Тихо, чтоб я не слышала, корит маму за неоправданную строгость, но я-то слышу иногда. Он совсем иначе, чем мама, разбирает мои школьные заморочки с одноклассниками и учителями.
С ним интересно, весело, необычно, и подурачиться можно до визга, как ни с кем. Ребёнок ищет уважения новоотца, его одобрения и любви. Если до новоотцовства, мамочка не воспитала в ребёнке такого отношения к себе, кто виноват?
Мама это мама. Она привычна ребёнку давно, и хорошо известно чего от неё ожидать в любых ситуациях. Ребёнку не нужно добиваться её любви, любовь привычно подразумевается, как данность. Они одно целое, неразрывное, по крайней мере, пока есть полная жизненная зависимость дитя от матери, а в идеале, и всю жизнь. А вот тут, возникают вопросы к матери-одиночке. Кто она, ревнивый собственник, безраздельно считающий себя единственным, полновластным распорядителем судьбы и каждой минуты жизни своего ребёнка, или настоящая мать, способная быть счастливой осознанием того, что её дитя, кроме неё, любит и любимо ещё кого-то/кем-то?
Например, отцом, пусть и не кровным. Беда, если первое, счастье семье, если второе.
Короткая радость устройства новой семейной жизни постепенно начинает таять, как варенье в трёхлитровой банке, которое, казалось, никогда не кончится. По ложечке, по розеточке, блюдечку. И вот, добирая остатки по стенкам и донышку, начинается у мамочки тремор душевный. На фиг!
Оказывается, она ни с кем не собирается делиться своей собственностью, своей великой значимостью, авторитетом незыблемым, наконец, властью над ребёнком. Накатывает ревность, страх потери, пусть и части, этой материнской значимости. Ей начинает мерещиться воровство любви ребёнка и её дележа, с каким-то там новоиспечённым папашей. И что особо гадко, чем лучше отношения отчима с дитём, чем больше меж ними взаимопонимания, любви, ласки, уважения, тем страшней взыгрывает ретивое. Приходят ревность, злоба, досада, и так до ненависти к мужчине – отцу. «Редкая птица долетит до середины Днепра»(с) Редкая женщина долетит до вершины любви всесемейной. Мать-одиночка в этом полёте испытывается Богом вдвойне. Не всякой дано столько любви в душе, чтоб побороть это кровное чувство материнского собственничества, не позволить себе разменяться на материнский эгоизм.
Да, ребёнку хорошо с новым отцом! Радуйся, мать! А почему сердце нудьга гложет? Потому что, твоему ребёнку не может быть хорошо ни с кем, так, как с тобой! Точка!
Потому что то, что ты определила в любовь к мужчине, не идёт ни в какое сравнение с твоей материнской любовью. А на всех твоей способности любить не хватает.
В этом сопраматере уравнение не решилось. Не сошлись правая и левая части.
© Copyright: Олег Озернов, 2020
Свидетельство о публикации №220030101568
Абьюз – «…эта форма агрессии позволяет не выражать гнев прямо, но сделать так, чтоб другой человек себя почувствовал плохо. Часто это такой способ вызвать агрессию другого для оправдания себя – я же его не трогал, он первый начал. Пассивная агрессия может маскироваться под благими намерениями по отношению к кому-либо, и является скрытой провокацией вызвать злость у другого, чтоб провокатор мог, как бы в защиту себя выплеснуть свою агрессию, при этом в глазах окружающих и в первую очередь своих, оставаясь невинным, уходя тем самым в жертву. Таков один из рычагов манипуляторов. И это форма психологического насилия, и тогда с вами рядом находится абьюзер»(с). Жизнь, самый дорогой университет, и кредитов на обучение не выдают. Дипломы тоже не всем, чаще справки о прослушивании курса бракалавра. Второгодники иногда пытаются пересдать экзамены, кому-то везёт, а второжизников, и вовсе не бывает.
В ещё светлые годы четвёртого брака, «светлые годы брака» - звучит ужасно, Волкощенова поражала некоторая особенность в отношениях этих мамы и дочери. Поражала неприятностью своей и необъяснимостью происходящего между ними. Это были частые вспышки, всегда дикого и необузданного скандала. Мамочка срывалась на дочь, как пьяный боцман на салагу в кабаке. Поводом могло послужить всё, что угодно, любой пустяк. И тогда, на самом, казалось бы, благоговейном фоне обычного семейного дня, вдруг налетал убийственный шквал.
Волкощенов, ты же знаешь, что такое шквал! Он налетает среди ясного неба в секунды, может перевернуть корабли, смыть всё, беспечно незакреплённое на палубе, и через какие пол часа - час, снова полный штиль. Это оно, Волкощенов! В этих срывах было столько неожиданной жестокости, оскорбительных, унизительных слов, истерики, даже ненависти в адрес малышки, что впервые, став свидетелем такого побоища, Волкощенов, ты офонарел до полного очугунения. Чугун пытается плавиться от истошных рыданий девочки, переходящих в истый русский бабий вой по покойнику, звуков лёгкого рукоприкладства и позвякивания кухонной утвари, задетой, надо понимать, в пылу наставления синяков. Нужно вмешаться, прекратить немедленно, заступиться за ребёнка!
Кто видел когда-нибудь чугун, застигнутый врасплох? За отсутствием зеркала, и ты не видишь, Волкощенов! Происшедшее настолько неожиданно и необъяснимо, что потеряна связь времён.
Так не бывает, не может быть, чтоб кухонное воркование за стенкой, мамы и семилетней дочурки, двух самых близких людей на Земле, вдруг переросло в эту истошную казнь малолетки.
И кто это там орёт за стеной, незнакомым голосом и интонациями разъярённой школьной уборщицы или последней девки портовой? Это, та самая твоя хрусталинка, что прошлой ночью мяукала у тебя под бочком сиропно-ласково?! Это, ей ты писал стихи в восторгах упоения счастьем, сошедшим на тебя с небес?! И ты идёшь туда, не зная, что увидишь, что сделаешь. Две пары глаз на двух красных лицах. Слёзные щёлки малышки, гневные блюдца мамаши.
Воспользовавшись моментом, дочка сбегает к себе в комнату.
- Что это было?
- Ничего, собирая что-то упавшее на пол, кушать будешь?
Совершенно обычным тоном, по-домашнему, почти ласково… Глаза на месте.
- Всё нормально, у меня ужин почти готов.
- Что нормально, какой ужин?
- Простой ужин, через десять минут будем ужинать. И уже громко, Ника, иди, помоги мне!
И приходит на кухню Ника, и ты уходишь к компьютеру, закуриваешь трубку, обжигая пальцы в полной оторопи, даже не отдёрнув руки; от раскалённого табака.
Что это было?
На мониторе чертёж. Что-то ты делал… Подожди, была ж интересная идея… Блин, Волкощенов, соберись! Закрой глаза, вернись в работу, вспомни, толковая ж была мысль, на миллион!
Закрыл. Не вспомнил.
Смех. С кухни!
Не показалось. Девочки смеются. Дальше щебет, обычный разговор в хлопотне кухонной. Зовут. За столом идиллия. Мордашки весёлые, приветливые, будто умытые живой водой из сказки. Ни следа, ещё висящих в воздухе страшных унижений-оскорблений, ругани скандальной. Только, на руке у Никуши небольшой синяк, вещдоком отгремевшему скандалу. Им хорошо! И это искренне, видно невооружённым глазом. Они обрели какой-то внутренний покой, прошли очищение… Чем? К тебе приходит понимание их привычности к таким ураганчикам. Норма их жизни. Они ужинают, ты присутствуешь. Тебя пытаются включить в застольную болтовню ни о чём, и слегка весело корят, за то, что ешь без аппетита. Одиночество хороший подсказчик жизни. Много позже Волкощенову, вернувшемуся в него, станет понятно, ей нужны были эти «кровопускания». Так она сбрасывала в мир, постоянно живущую в душе агрессию. Ребёнок подчинялся неизбежному, привык с самой ранней своей поры. И похоже, ей уже тоже были нужны такие встряски. А дальше, поддаваясь резкой смене материнского настроения от убийственной вспышки злобы, до полного радужного расслабления в семейный покой, ребёнок, так же мгновенно расслаблялся и подыгрывал матери смехом, болтовнёй, попрыгушками. А что случилось? Да, ничего, всё же нормально, привычно! Наступало облегчение, странное очищение, непонятно от чего, в котором мама и дочь купались, как в нектаре божьем.
***
Ты уже два дня не говорил, что любишь.
Однажды Волкощенов выдал, совершенно не в контексте последних минут обычного семейного дня, серьёзно и чуть с налётом весёлости,
- Я давно говорил, что люблю тебя?
Встрепенулась, улыбнулась,
- Давно.
- Неправда, недавно! Вот, говорю! Иди, присядь рядом, поворкуем.
Это прижилось, и особо звучало, когда на семейном небосклоне появлялись, первые признаки сполохов бытовых неурядиц.
Да, да. Запахался. Люблю.
Это уже стало требоваться, как ежедневная молитва, не произнеся которой, автоматом переходишь в разряд грешников. Божество желает молитв, и по возможности, жертвоприношений. В ответ получишь, - "И я тебя", что окажется банальной дежурной ложью. Этакое «Аминь» ни о чём.
Маленькая птичка. В любой миг сделает что-то такое, так сложит пёрышки, что безудержно хочется её сгрести, согреть, пожалеть, почувствовать себя виноватым, злодеем махровым. И потом вести в себе раскопки, - в чём виноватым? Не важно.
Вот ты, Волкощенов, сильный, способный беречь и спасать. От чего? Не важно. От всего. Тебе нравится это осознавать, нужно это ощущение. Она твоя женщина. Она младше на семнадцать лет. Она хрупкая. Неважно от чего. Спасай, радуйся, что такой, что можешь. Чем не подарок судьбы.
Не кричи на меня!
Её первый муж кричал на неё, крыл матом, распускал руки. Сначала часто, потом всегда. Так с её слов. Волкощенов его знал. Виделся не раз. Берёт иногда Нику по выходным на побаловать-пообщаться. Волкощенову она приёмная, ему родная. С виду спокойный, ухоженный подтянутый мужик. Деловой, успешный кряжик. Спортсмен в прошлом, яхтсмен, тренер сборной. Не пьёт. Что ж там за омут, что за черти… Это снаружи. Внутри тиран семейный? Ещё Волкощенов знал, так ему было внесено в уши, любой намёк на скандал, любой оттенок грубости, для неё удар, чуть не смертельный. Как мог кричать на неё? Обидеть это любимое создание… Немыслимо!
Не кричи на меня!
Голос спокойный, но обиженный до крови. И ты уже чувствуешь себя преступником. Как у неё это получается! С тобой, у неё всегда спокойный голос, ровный. Этим голосом она может говорить слова, услышав которые, да, можно убить. Она знает тебя, и потому знает эти слова. Она знает о тебе всё. Ты же сам её в себя посвятил. И здесь ты беззащитен. У неё большой выбор мест на тебе, для уколов и порезов. У тебя нет. Ты мыслишь по-другому, ты не знаешь о ней всё, не допущен, ты не держишь в себе запас таких слов на подходящий случай. Ты открыт, ты такой, и не выбираешь на ней уязвимых мест.
Зачем тебе такие слова, не нужны они. Что может быть глупей, копить слова в запас на случай.
Не кричи на меня!
Как часто она пользуется этим оружием. Сказанные неожиданно в спокойном разговоре, эти слова моментально переводят его на уровень враждебности к тебе. Здесь ты всегда врасплох, как солдат в кальсонах, при неожиданной бомбёжке казарм на исходе ночи. Срочно крутить портянки и бежать к пирамиде автоматов Калашникова? Милая знает, мужчина южный, легко возгораемый. Знает, но продолжает бой без противника. Это близко не крик!
Ты же в курсе, как звучит крик Волкощенова, тренированного перекрикивать гром машинных отделений больших кораблей. Зачем-то тебе нужно его услышать, зачем ведёшь именно туда, в войну без повода. Остановись, женщина, сама тема, ни о чём, не стоит выеденного яйца! Но, разговор уже обрастает коростой взглядов, движений, жестов, выражений лиц. Тарелки не летят пока, ни из космоса, ни из кухни, но гром «космодромов» нарастает.
За этим слова, слова, больные, язвительные, ехидные. Нет, это не оскорбления. Это хуже. Это изощрённое ковыряние иголкой твоих недостатков, давно забытых тобой ранах и ранках.
Не кричи на меня!
Одним этим ты уже виноват всегда. Тебя заводят, и ты заводишься, сдерживаясь с трудом сизифовым, чувствуя неизбежность приближения твоего к черте, за которую нельзя заходить никогда. Ты знаешь эту черту, ты был за ней не раз, как всякий в мужской жизни. Ситуации несправедливости, попыток унижения твоего достоинства, личностной моральной или физической агрессии в твой, и не только, адрес. Там за этой чертой всё проще. Страшно потом, побывав за ней, осознав свою первобытную звериность, способную на непоправимое. Но это в ситуациях, близко не связанных с семейной жизнью.
С женщинами всё иначее. Там Волкощеновы безоружны. Вы вместе много лет. Она знает, чувствует твою эмоциональность, испытала на себе её безграничность в лучших её проявлениях. Гордилась ими, вкушала полной мерой с искренней радостью и внутренним женским самолюбованием. Конечно же, всем своим женским рационализмом, чутьём не может не знать, не предполагать за тобой способность к эмоциональному срыву и в обратную сторону. В конце концов, что не додумала, не досмотрела, упустила, подскажет сердце, любовь. Это, если они есть, живы. Молчат? Остывшая любовь холодней смерти, смерть заканчивает земные страдания, холодец из любви продолжает, добавляя стылости сердцу, умножая разочарования. И с этим нужно продолжать жить. Приблизился к черте, подводят тебя к ней всё чаще, - уходи. Любишь, не любишь, больно, не больно, - уходи!
Не кричи на меня!
В разгар кипений дурных страстей говоришь ей,
- Остановись! Прошу, - остановись, вот на этом слове! Давай сделаем паузу, переведём дух, осмотримся, разбежимся по углам на время! Потом, если оно того стоит, вернёмся к теме, обсудим спокойно. Нельзя мне больше, остановись!
Эх, Волкощенов, тебе нужно было уйти в пустоту нового одиночества, чтобы через год со стороны понять, - тебя тащили за эту черту, вцеплялись в гриву, душу, и тащили! Только посмотрев со стороны, до тебя дошло и то, что именно вот этот твой соплестоп, и был тем самым спусковым крючком ракетницы, который нажимался с извращённым наслаждением и посылал сигнал к настоящей атаке всеми частями тела жены любимой.
Именно тела. Бесчисленно любимое, хрупкое, маленькое, оно вторгалось в самый ближний круг твоего пространства, продолжая бить уже в упор, с расстояния поцелуя самыми лишними, обидными, мерзкими словами прямо в сердце, в открытую душу, оно подставлялось тебе всё ближе. Ударь, «любимый», ну что тебе стоит! Я хочу этого больше всего на свете! Знаю, что ничем не рискую, не сможешь, но мне нужна, хоть какая-нибудь твоя агрессия! Хочу тебя ею уничтожить, опустить, унизить, растоптать в пыль, такого из себя доброго и правильного. Ты слишком неуязвим в своей семейной непогрешимости. О тебе, даже нечего сказать подругам сколь-нибудь плохого. Мелочи одни. Ну, должен же ты быть, хоть в чём-то виноватым! Мужчина в семье обязательно должен быть в чём-то виноватым, и никак иначе! Тогда тобой легче будет управлять, легче оправдывать, нарастающую во мне с годами неспособность любить тебя, неприязнь к тебе. Волкощенов, ты стареешь на глазах. Ты слишком в болезнях, и изношен не по годам, слишком откровенно выложился, добывая мне благополучие! Ты же однажды свалишься на этой своей долбанной работе, и что тогда? Я на много моложе, и мне не нужен мычащий овощ, которого буду вынуждена обхаживать до старости.
Дочь выросла, дом полон всем. Пойду работать. Ты нам больше не нужен, Волкощенов! Думаешь, мне глубоко внутри не стыдно от таких мыслей? Не без того, милый, не до конца я сука, иначе ты бы не взял меня в жёны. Так, дай мне оправдаться перед собой и людьми! Стань сейчас подонком, стань виноватым! Пойми, мне нужно прятать за что-то мой стыд, осознание собственной непорядочности. Вот она я, перед тобой, ударь, толкни, пни, чтоб отлетела с грохотом! Это должна увидеть дочь, рыдающая в своей комнате. Покажи ей, что ты на самом деле – животное, подлец, такой же, как её папочка родимый! Она выскочит из своей комнаты, и в праведном гневе станет на защиту героической мамочки! Уже прибежала зарёванная. Молодец, дочь! Права на все сто! Мать, это святое. Мелькнёт потом мысль у Волкощенова. Дистанция сокращается до минимума, до почти касания.
По неизвестным физическим законам в такие моменты она становилась ещё меньше, хрупче, жальче. Впору набить себе, подлецу морду.
Всё это нужно было немедленно изъять из ближнего круга своего пространства. Во имя жизни на земле. Но, как во сне кошмарном, пути отхода, так непонятно получалось, оказывались отрезанными. Не вырваться, не уйти.
Беда стеной между тобой и дверью, отступить без членовредительства нападающей невозможно. Оттолкнув помягче эту груду любимых черт, вырываешься в простор прихожей. Уходишь. Ночь в машине, по пустым дорогам. Утром работа, там без тебя никак. Пара не отвеченных звонков от любимой, от мамы, которая нутром материнским чувствует все твои заступления грани по жизни. Конец дня - во рту, как с бодуна, в башке каша с привкусом предательства тебя, всего твоего самого дорогого, осколки гнева на неё, себя, слабые попытки понять, разобраться в происшедшем. А не в чем разбираться, темы нет. Уже и не вспомнить с чего сыр-бор затеялся.
Вечером, мумифицированный - домой. Дом светит огнями, встречает ароматом вкусного ужина, улыбками. Любимая помогает раздеться. Подсовывает тапочки прямо под ноги. Чудесно выглядит, лучезарит, вся обновлённая, весёлая, ухоженная. Дочь уже за столом. Твой приход прервал их весёлый разговор. Пока раздеваешься, моешь руки, девчачий щебет слышен на поляне. Расставляются вкусняшки. Рай спускается на землю. Будто ничего не произошло вовсе. Не картинка, не спектакль, всё настоящее. Знали, что вернёшься. Начинаешь вспоминать себя счастливым, и постепенно возвращаешься туда, не особо сопротивляясь. Только, иногда из неведомых болот разума всплывает пузырь оторопи и лопается метаном, не отвеченных самому себе вопросов. Да, ничего особенного. Промежуточная цель достигнута, - ты уже испачкан и виноват по самому факту скандала с женщиной. Её потаённая агрессия к тебе, к себе, выплеснулась наружу, подсознание на время успокоено, но только на время. Она знает тебя, не прошло в первый раз, пройдёт в другой. Во второй, случившийся через пол года, ты Волкощенов, уйдёшь и не вернёшься. Навсегда.
Волк победит щенка. Женщина, насытившись тобой по максимуму, обретёт долгожданную свободу. Абьюз на службе маленького женского счастья.
Не кричи на меня!
Этот мем потом иногда выскакивал в мыслях Волкощенова, как чёртик из никулинской коробочки, будоража неприятные воспоминания. А сцены перехода от крови к супу, от кромешной агрессии матери к дочери, к себе любимой, до моментального их перехода в тихое семейное счастье и довольство жизнью, станут Волкощенову лишним доказательством того, что любимочка его, была типичным абьюзером, умело манипулирующим этим своим качеством во достижение целей неблаговидных.
И, как тут не вспомнить есенинское:
«Любимая! Меня вы не любили.
Не знали вы, что в сонмище людском,
Я был, как лошадь, загнанная в мыле,
Пришпоренная смелым ездоком.
Не знали вы, что я в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте,
С того и мучаюсь, что не пойму -
Куда несёт нас рок событий.
Лицом к лицу Лица не увидать.
Большое видится на расстоянье».
Рига. Март 2020 г.
© Copyright: Олег Озернов, 2020
Свидетельство о публикации №220030200553
