ПОЛНЫЙ ХЕРЕС 2
(сборник - проза)
(См. *сноску внизу страницы)
На нас обязательно должно быть что-то написано. На одежде, или на теле, или обуви, либо на всём разом и желательно в разных местах, и чтоб всё хорошо было видно прохожим. Если не так, то что-то с вами не так. Штрих-код на шее пока ещё не обязателен и сходит за экзотику, но кокетливая мушка, клееная на щёчку красотки веков прошлых, бледнеет до цвета кожи в сравнении с этим эстетическим чудом. Наденьте к этому что-нибудь лохмотистое, с махрящимися нитками по краям отверстий в одежде, и вам гарантирован успех на сексуально-социальном фронте. Поцелуй в штрих-код на шее, дырку в одежде, взрывает либидо партнёра, фантазию сослуживцев-мужчин лучше любых афродизиаков, Виагры и конского возбудителя.
Я родился и вырос до появления на моей земле общества «цветовой дифференциации штанов», когда на людях было не принято писать и рисовать. Таким грешили лишь зеки-уголовники, да боцмана торгового флота. На заборах встречалось иногда, ещё реже на стенах домов, и дальше сортирных загородок не распространялось. Чистенько было на людях, стенах и в умах.
Я родился и вырос в Чистые времена, когда рваная одежда на человеке, считалась признаком безалаберности, расхлябанности, небрежения к окружающим и к себе. Что при наличии доступных средств и возможностей содержать себя и гардероб в порядке, было вполне справедливо. Лохмотьев те времена не знали, разве что, встретить на картине в музее, в спектакле «На дне», фильме о рабах Рима. Я помню краснеющих женщин, смущённых стрелкой на чулочке, или колготках, с оглядкой забегающих в парадные, чтобы там попытаться «поднять петельку». Я видел и у самого были заплатки местами на детской одёжке, старательно подобранные бабушкой по цвету и фактуре к основной ткани и так же старательно, вшитые в неё, чтобы были менее заметны, не бросались в глаза. Помню, как бабушка учила меня штопать носки на лампочке, научился, штопал. Всё это не было стыдным, неприятным, было нормальным, главное, чистым и практичным. Одежда не стояла в приоритетах восприятия человека, личности, что несколько противоречило старой поговорке «Встречают по одёжке, провожают по уму», зато добавляло метафоричности понятию «одёжка». И так у многих. Как могло быть иначе в стране, только оправлявшейся после страшной войны с её разрухой, голодом, истощением всех ресурсов, особенно человеческих. Всего пятнадцать лет прошло с её окончания. Яркая, богатая одежда в той повседневности звучала пошло, даже вызывающе, её старались не выпячивать. Люди тогда знали и почитали скромность, она ещё не ушла в забытьё, архаику. Столицы этим особо не грешили, но чуть дальше от них так было. Объяснимо. Чем дальше от столиц и ближе человек к природе, тем дальше он от любой искусственности, лишнести в жизни, природа излишеств не терпит, труда требует и чистоты мыслей. Живущий природно вольно-невольно вглядывается в неё и находит там столько прекрасного, волшебного, настоящего, загадочного, сколько не найдёшь в мире искусственно созданном, как ни старайся.
Мир моего детства не был внешне пёстрым искусственными красками, и вспыхивал красочно цветами, салютами, нарядно одетыми людьми, только в дни народных праздников, настоящих, искренне общих и долгожданных. Но каким же он был ярким, богатым и разнообразным внутренне, сколько нам было дано бесценных возможностей для этого разнообразия. Всем, на равных, бесплатно и по нарастающей. И никакой унылости, преобладающей озабоченности в лицах, тошной скуки на улицах. Тем жальче мне детишек сегодняшних, насильно уткнутых в смартфоны, мониторы, не успевших войти, обосноваться в мире живой реальности, как тут же, с младенчества затянутых в бездну мира виртуального. Им много всего дано сегодня, о чём нам и мечтать не мечталось, но далеко не всем, и далеко не всё из этого – уму и сердцу, всё больше – пустому времяпровождению. И спроси меня, хотел бы я сменить моё детство на детство в таком мире, ответил бы – «Ни за что!».
Сегодня интересно вспоминать, как начиналась в Союзе, эта эпоха брендомании и дурновкусия, людей-заборов, времена лохмотства внешнего и внутреннего.
Одесса очень морской город. Порт. В таких городах простор ветрам, сквознякам, заносящим в них заморские чужестранные нравы порой экзотические, полярно далёкие от привычного местным аборигенам. Портовые города не бывают пресными и это не оттого, что омываются солёными морями, но от того, что в них раздолье разным языкам, цветам кожи, товарам разным, острым специям чужих наречий, традиций и кухонь. Вдвойне так в портовых городах Союза, который подавляющему большинству народа был Вещью в себе, строго огороженной от остального мира законами, идеологией, особой своей, и небезосновательной гордостью, нарождавшейся в победах, трудах, крови и поте строя. Втройне так в Одессе, городе самых крупных в мире пароходства и китобойной флотилии. Моряк в Одессе больше, чем моряк. Моряк в Одессе – это почти национальность, почти народность особая, выездная в мир элита, допущенная колесить по планете, видеть то, что другим дано, только на экране телевизора в сопровождении Сенкевича, приобретать там заморские товары, шелестеть валютой под взглядами восхищённых соседей и своих домашних, покупать без очередей за боны в «Альбатросе» лучшие образцы советской лёгкой промышленности и автопрома. Моряки очень дальнего плавания в Союзе – это были «квазиконтрабандисты», не считая тонкой прослойки контрабандистов настоящих, завозившие в страну «зеркальца, бусы и стеклярус» пёстрые «чудеса» из того, неведомого мира. «Запретный плод сладок», запретный мир вожделен, ну, хотя бы в познавательном плане, не говоря о меркантильном. Мы мало, почти ничего не знали о его реалиях, а те его яркие «осколки», долетавшие до нас в моряцких чемоданах, баулах были настолько хороши, необычны и качественны, что невольно в умах народных рисовалась зазаборная картина райских кущей. Вполне объяснимый послевоенный дефицит, только добавлял лучезарности обилия в тот счастливый пейзаж, а ещё витающая в жизни гарь недавней войны и горя потерь, обилие безруких, костыльных, и ползающих в ногах городов на самодельных тележках безногих калек-ветеранов, лишь подогревала азарт в стремлении к немедленному счастью здесь и сейчас, «вынь, да положь».
Первые, завезённые моряками пакеты из плотного полиэтилена с надписями «Marlboro», «Rothmans», стоили в Одессе по десятке полновесных рублей за штуку и шли с рук, как горячие пирожки. Это, при том, что на десятку можно было спокойно прожить человеку неделю, не особо себя ограничивая в необходимом. Хозяева-счастливчики многажды их бережно стирали и сушили во дворах на верёвках до полного обледнения ярких надписей и рисунков, гордо пользуя годами. Их дарили на дни рождения и новогодние праздники и достойней подарком могли быть, только шестистаканные наборы с яркими надписями «Cola, Pepsi, Fanta, Sprite, 7-UP». Им безропотно уступали место на полках советских комодов хрустальные конфетницы и бокалы, сервизы кузнецовского фарфора, семейства фаянсовых слоников и семейные фотографии в рамках.
За первые джинсы «Lee Cooper, Levis, Wrangler», некогда рядовую одежду американских ковбоев и золотоискателей, на одесском толчке просили до трёхсот рублей! Астрономия! И не купить – дефицит. Человек в брендовых джинсах, не каких-то там польских, болгарских, сходил за символ успеха и достатка. Случись на таком джинсовый костюм, он вообще открывал с ноги двери кабинетов райисполкомов и самых прошенных стоматологов, вводил в потный трепет швейцаров и официантов, самых недоступных обычным посетителям ресторанов, гостиниц, кассиров аэропортовских, железнодорожных, любых касс, сидящих на дефиците. Если к нему прилагался ещё и золотой премоляр и, не дай Бог, голдо́вый перстень-печатка на волосатом пальце, то обладателю сего счастья не существовало недоступных женщин, непреодолимых преград и заочных дипломов, хоть ОИИМФА, хоть ОГУ. Небрежно предложенная собеседнику сигарета из полной пачки «Marlboro», располагал того ко многим откровениям и позывам к немедленному сотрудничеству в чём угодно. То же самое, но с золотой фольгой из пачки «Dunhill» – до финансовой исповеди и к клятвам в вечной дружбе.
Жующий в променаде по Дерибасовской «Chewing gum» гражданин, непременно обращал на себя внимание большинства прохожих гораздо большее, чем несущий скрипку в футляре, или стопку редких книг, перевязанных бумажной бечёвкой. Цыгане мини-табором торговали городской ребятне на Соборке, не до конца жёванную американскую жвачку, в мятой родной обёртке по десяти копеек за штуку, торговля шла бойко. Наша дворовая компашка брезговала чужую жёвку, не брала. Мы иногда вкруговую жевали свою, выменяв её на фантики, деревянный меч-самострог, или ещё какую мальчишечью ерунду у Алика – совсем мелкого сынули дяди Миши-китобоя.
Женщина, приправленная ароматом «Красной Москвы» или «Ландыша серебристого» располагала к томной беседе, будила мужской аппетит, сильно отвлекала от выступлений ораторов на партконференциях и заседаниях жилкомиссий, даже от фильмов с Софи Лорен, Беатой Тышкевич. Женщина, благоухнувшая, пусть мимолётом, ларо́шевскими «Fidji», или ланкомовскими «Climat», просто сносила крышу у всех близлежащих, близстоящих, близидущих мужчин, выключала вокруг все звуки, краски и разговоры, часто разрушала семьи.
Бич-китобой, сидящий голубем на стальной оградке перед управой китобойной флотилии на углу Дерибасовской и Карла Маркса, в галстуке тропических оттенков с голой девицей под пальмой на нём, дополненный в образе красными в зелёную полоску безразмерными носками, и всё это, под распахнутым ветром болоньевым плащом, одним своим видом останавливал стада женщин всех репродуктивных возрастов, будто невзначай идущих пять раз мимо, и укладывал их штабелями себе под мокасиновые ноги. Китобои умели обращаться со стадами, будь то стада китов или женщин, не важно. Как было не важно, и что там спрятано под всей этой яркой упаковкой заморского счастья, матрос-пьянчуга латентный, или гарпунёр-поэт. Главное – упаковка. Их много там бичевало, пока флотилия готовилась к очередной экспедиции в Арктику.
Синдром «Железного занавеса» сработал. В театре жизни, если перед зрителями висит занавес, в зале не найдётся ни одного, кто не захотел бы заглянуть, а что там за ним на сцене. С конца шестидесятых в целомудренную советскую Одессу, и весь Союз ССР медленным змеем настойчиво вползал чужой мир-искуситель. Вот тогда люди начинали копить деньги не на полные собрания сочинений Дюма, Чехова и серии редких марок, а на всё это «великолепие», позволяющее в одночасье самоутвердиться и предъявить свою значимость, выделится из серой толпы, попасть в «небожители». Плевать, насколько ты культурен, образован, духовен, полезен миру, зачем над этим трудиться, плевать на эту хрень! Важно реноме причастного к загадочному волшебному миру, творящему, только красивые, удобные, ароматные, вкусные вещи, возвышающие, дарящие комфорт.
Ах, как легко податься такому искушению! Знаю по себе. Как не поддаться, если вкусно всё, пусть дорого, но вкусно же, разнообразие остолбительное! И что это за мир такой, в котором все эти вкусности, привычная его обитателям реальность? Такой мир не может быть ужасным, как нам талдычат в ТВ программе «Время» Леонтьева, Кириллов, Балашов, и рисуют в «Крокодиле»! Моё первое попадание моряком в этот мир о семидесятом годе вообще повергло в шок, настолько он был ярок, разнообразен и притягателен в сравнении с привычным, и сразу показавшимся серым, даже убогим миром советским. С тех пор с головой ушёл в эту, мощно затягивающую воронку бурлящих, постоянно подогреваемых на каждом углу, желаний. Одураченные ходят толпами, наивные верхогляды насекомо летят на свет ламп, жгущих их слабые крылья, размер этих стад может достигать размера народов, даже держав. Здравствуйте, товарищи американские индейцы, мы с вами! И ведь ни разу не задался себе вопросом, почему мне никогда не заходила мысль остаться в этом «чудном» мире навсегда, хотя предложения от серьёзных людей пару раз мелькали и весьма заманчивые. Даже, в голову не приходило. И десятки лет спустя уже после распада Союза, поживая разные сроки пребывания там по бизнесу, в самых разных странах, представить себе не мог остаться там, имея к тому большие возможности. Да, потому и не заходили, что мой мир, как бы не проигрывал он во внешней привлекательности миру за «занавесом», был настоящим, не рисованным, не показным, истинно равноправным. И по большому счёту, всё-таки не надписи на майках и штанах в нём определяли сущностный подход к человеку у большинства народа. А ещё потому, что связывали меня с ним глубинные прочные корни великой памяти, родства праведного, единства с миром, где душа во главе жизни, не ливер, лейблы, чистоган и показуха.
Понадобилось почти сорок лет, чтоб убедиться в этом кровно и заодно, понять несколько простых истин:
Престижность, поставленная во главу жизни, стремление к ней – удел слабых.
Иной ботан, в потёртом пиджаке, ценнее миру тысячи пижонов, блистающих собой и острословьем.
Тату в старости становятся фресками на морщинных стенах храма глупости татуносцев, если Господь сотворил нас без надписей и рисунков, значит, не стоит решать за него, главное Он заложил в нас внутри, не снаружи.
Внешность можно изменить гримом и одеждой до неузнаваемости и люди примут тебя за того, кем себя выдаёшь, но никому не видимое нутро твоё под этим не скроешь, а жить с ним тебе. Пожизненного грима не изобрели, рано или поздно сползёт, жизнь сдерёт и люди, раз уж ты так мучаешься их оценкой, поймут, увидят, что и кто ты есть, на самом деле.
Лейбл самого элитного бренда на штанах ровно нечего не добавляет голове владельца, не влияет на функции печени, но почти во всех случаях не способствует духовному росту, напротив – мешает и останавливает его.
Не важно, что и как написано на твоей одежде, чемоданах и на разных частях твоих кожных покровов, важно, какое сердце бьётся под ними, что носишь в душе, безо всяких чемоданов, что сто́ишь голенький, без прибамбасов и наворотов, не тобой сделанных, просто, купленных по случаю.
Удобство и совершенство того, чем мы пользуемся безусловно облегчает и украшает жизнь, но оно не стоит глубоких чувств и переживаний, не должно заслонять солнце, не достойно быть главным в жизни.
Фляга с водой в пустыне ценней всех брендов мира, Костюм от Бриони, на необитаемом острове смешон, умение его носить достойно не заменит простой мастеровой сноровки, умения выживать и охотиться.
Если чужбина кажется привлекательней родины, значит что-то не так с тобой, не с родиной, значит, мало сделал для неё, думая только о себе. Привлекательность не позаимствуешь. Чьё-то процветание и благоденствие в долг не возьмёшь, чужие ангелы с посторонними делиться не любят.
Фрак на тельняшку не натянешь, а натянешь – оглянись, не куплен ли он в покойницком магазине и не тянутся ли за тобой с десяток пустых консервных банок на верёвочках.
Не прыгай выше головы, оттуда больно падать. Там выше – только камни, разобьёшь, назад не склеишь, не вернёшь.
Ты хочешь восхитить собой? Сначала восхити себя.
И не обувкой дорогой, не кучей яркого тряпья,
не толстой цепью золотой на шее с красочной мазнёй,
расписанной тату-першнёй, не бесполезной мишурой
брендовых лого там и тут – медалей без твоих заслуг,
не списком поваров и слуг, шикарно купленных подруг.
Стань перед зеркалом нагой и честно сам скажи себе
Чего ты стоишь, дорогой, без этих танцев на столе…
Мы все одноразовы в этом мире, переигровка в игре под названием «Жизнь» Богом не предусмотрена. Приходим голыми – орущими, уходим голыми – молчащими, а между – кратко жизнь и выбор, в котором не прощают ошибок.
Рига. Октябрь 2023 г.
© Copyright: Олег Озернов, 2023
Свидетельство о публикации №223101301513
(из путеводителя правильных ответов на провокационные вопросы)
Шо вы меня пытаете с револьвером у виска – "Чей Крым, чей Крым?"!
По Конституции Украины Крым ихов, по Российской – российский, я здесь причём? Мне, обывателю предлагается решать чья конституция конституционней? Могу думать об этом что угодно, кому какое дело? Оставьте моё мнение при мне, я имею на это право. Что это за транспондер такой «Свой-чужой» придумали, я ж не бомбардировщик в территориальных водах!
Почему от ответа на этот странный вопрос напрямую зависит моё здоровье, благополучие, в определённых обстоятельствах, даже жизнь!
Для особо одарённых демократией интересантов-чтогдекогдатов, есть у меня завсегда единственный, на мой взгляд, политически-грамматически правильный, взвешенный ответ – "Крым наш!". Чей наш? Просто "Наш!", и обязательно с восклицательным знаком. Не я придумал.
Турки говорят – "Крым наш!" и украинцы говорят – "Крым наш!", и россияне говорят – "Крым наш!". У греков, татар, что-то такое иногда проскакивает, немцы в сороковые годы прошлого века так сильно очень говорили. "Крымнашевцев!" история знает толпы. Значит, просто полуостров такой – "Наш!" называется. На карте мира таких островных мест с универсальным названием «Наш!» и «Наши!» полно:
– Турки ещё говорят – "Кипр наш!", греки в ответ – "Кипр наш!";
– Южная Георгия и Южные Сандвичевы острова, Мальвины-Фолкленды – Аргентина говорит – "Наши!", Британия – «Наши!»;
– Японцы говорят – "Курилы наши!", Россия – «Наши!»;
– Острова Анкока – Венесуэла и Гайана одновременно называют их – «Наши!»;
– остров Коньехо – Гондурас и Сальвадор тоже ничего нового не придумали;
– Мачайас-Сил в заливе Мэн с единственным маяком и двумя островитянами на зарплате – США и Канада(!) не могут определится, сошлись на том же расхожем "Наш!";
– Парасельские острова, острова Спратли – Китай, Тайвань, Вьетнам, Филиппины, Малайзия и Бруней – все кричат– «Наши!»;
– Острова Сенкаку (Даоюйдао) – Япония и Тайвань(!) обозвали – «Наши!»;
– Остров Вуковар – Хорватия с Сербией…
Уф-ф-ф… Ну, короче, мысль понятна.
За материковые территории, одновременно называемые «Наш-Наши!», и говорить не хочу.
ООН с её Совбезом и прочими совами-бе́зами, державы, государства, армии, ВОЗ с ЮНЕСКО-й не могут справиться с вопросом «Чей-чьи…?!», а вы меня, простого латвийского пенса пытаете, демократически требуя конкретики?! Я шо, умнее их всех?! Я должен всем угодить ответом, шоб выглядеть причёсанным по случаю, и в зависимости от сиюминутного местопребывания?! В Японии не так сказал за Курилы, в Латвии за Крым, в Турции за Кипр, и ага, здравствуй, ДОПР, я надолго к вам? Та, шоб вы знали, ту географию, шо я учил в школе, вспоминаю сейчас, как волшебную сказку «Жили-были…». А сегодняшнюю без Викибредии в ноль не знаю, бо сегодня она такая, завтра проснулся – никакая, через неделю стёрли ея кусок с земли, как ту Газу, или расчленили, как Югославию. И как дальше жить, если я только вчера говорил, что Югославия югославская и это было всем нормально, а сегодня, приедь я в Косово, за такое могут почки отбить? И вообще, география – это давно не моё. Раньше историю знал за проститутку элитную, теперь и география на ту панель вышла, а я уже не в том возрасте, шоб по девкам гасать угорело.
Нонеча любопытных на зарплате, прочих, страждущих узнать о географических способностях населения развелось немеряно. Не жизнь, а сплошная игра «Угадайка». И, где такой закон прописан, шоб человеков с постели ночью поднимать и спрашивать за географию? Чай, люди – не атлас, говорящий! А закон, шоб народ анкеты с вопросами по географии заполнял при пересечении границы, есть? Нынче ж времена такие, шо пока заполняешь ту анкету, бац, и граница ушла гулять на сторону, не поймёшь какую. А я уже написал! А оно уже опять и снова совсем неправильно! И чего чернила тратить… И уже не ты, а пограничники кому-то дружно анкеты заполняют, что там «Наш», что не «Наш». Перерасход чернил получается, однако! Мадам Грета разом с самим Блумбергом возмутиться могут.
Летит самолёт – пилотов спрашивают – «Чей Крым?!», хер-р-рак и нет самолёта. А шо так?! А они ответили неправильно! Аллё, гараж, там, прочим между, люди летели, детки малые, собачки, крыски, кошечки, шифоньер везли импортный с роботом-пылесосом. Это как?!
Как замечено на многих примерах, демократически любопытные, они ещё и упорные до безобразия, а поскольку власть имеют, могут заострить вопрос до ребра – «Крым – это Россия, или Украина? В глаза смотреть, отвечать сразу!!!». Смотрю, отвечаю сразу – «Дык, пока там война идёт, кто ж его поймёт, ублажаемые! На всё божья воля». И не займайте, – «Крым Наш!», такое моё последнее слово! (Любимый с детства Кадочников вспоминается).
Да, и Кипр наш, и Анкоки разные с Сенкаками тоже Наши, потому как планета Земля в галактике Млечный Путь вся «Наша!»… пока. Пока демократически любопытные чтогдекогдаты её-матушку не угробят в пыль своим больным любопытством. Не хотелось бы. Я-то уже пожил своё, а за младежь обидно сильно.
Теперь, шоб два раза не вставать к микрофону в этом идиотском КВН-е, – за «Осуждение агрессии России». Это ж конкурс капитанов какой-то – один спрашивает, другой отвечает на время, и попробуй не ответь, судьи не поймут. А когда они не поймут, тебе не просто баллов не присудят, тебя определят в нелояльные, на раз могут закрыть счёт в банке, уволить со службы с волчьим билетом, найти при обыске под потолком гаубицу «Мста», посадить могут, всё, что захотят, то и могут. Это ж демократия, дружок, другой у нас для вас нет!
Вы серьёзно? Само применение слова «агрессия» в вопросе – «Как вы относитесь к агрессии России на Украине?» – это уже определённая квалификация действий конкретного государства, на самом деле, утверждение факта её наличия. Бо́льшая часть мира, или не признаёт действия России за агрессию, или помалкивает в ту сторону. Лишь 50 с небольшим государств, из двух ста с лишком, считает их таковыми. Чё вы к несогласным не пристаёте с вопросами?! Только потому, что там миллиарды людей, а я, вот он, здесь – бери тёпленьким и в ответ не пикну? Любая агрессия – это насилие. Нет нормального человека, который не осуждает насилие! Любое, будь то агрессия соседа по лестничной клетке, или грабителя в подъезде. Ваш вопрос сам по себе агрессия и есть, прямая, откровенная, ибо цена ответа жизнь человеческая, и в текущем моменте, и в целом.
Если оно, по мнению местных властей имеет место быть чья-то там агрессия, флаг в руки! Но, для начала примите Закон с точной формулировкой, что то-то и то-то является агрессией и любой(ая, ое) кто сие не признаёт – преступник. Не забудьте указать чёткие признаки преступления, методы их определения, состав и полномочия круга лиц, назначенных для выявления этих признаков. Помимо прочего укажите, кто конкретно, при каких обстоятельствах может задавать контрольные вопросы, производить контрольные выстрелы в голову моральные и физические. Пожалейте граждан, судий и силовиков, они же все со страхом и упрёком. Без этого мы дойдём до того, что кучка обдолбанных сопляков с палками подловит гражданина в тёмном подъезде и начнёт выяснять по фонетическим признакам его лояльность, заставив произносить слово «Паляныця», спрашивая, чьи Сейшелы?». Сфальшивил в ноте – дубиной по башке?
По нигде не написанным законам и правилам, в государстве где я живу, я должен осуждать то, что кто-то назвал агрессией в каком-то неконкретном случае, на какой-то неопределённый момент времени. А если завтра обстоятельства сложатся так, что власть, политика изменятся и то, что сегодня квалифицируется как агрессия, завтра назовут самозащитой, или, чего лучше, освободительной войной? Где гарантия, что так не случится, история знает примеры, а я уже признал, осудил и расписался внизу документа? Опять враг, нелоялен, кары достоин и осуждения? Наконец, а если я занят, если сейчас я с утра до вечера осуждаю октябрьский теракт в Израиле, или очевидный геноцид несчастного народа палестины, вот, кушать не могу, как осуждаю, и остальное мне некогда?
Вопросы знатокам от зануды: «А кому, чему нелояльным? Политике государства, политике партии? Какой именно, их у нас много, и я понятия не имею, что это за зверушки, чем дышат? А если я никогда не состоял, не привлекался, не участвовал, клятв верности никому не давал, не подписывал, и вообще мне это всё до лампочки, я творчеством занят, и не политикой? Лояльность – это теперь обязанность, третьего не дано? И потом, нелояльность – это теракт, и сроки за неё у такие же, как за поджог рейхстага?
Сильный административно-когнитивный диссонанс у меня наступает, испытываю, даже на прослушивании гимна, стоя. Слушаю, и думаю, а вдруг пукну громко и ага! Я уже в нелояльных, туши свет! На кишечный пук свобода слова распространяется? Он, конечно не слово, но изданный в определённой ситуации на юридическом поле, больше смахивающем на дремучий лес, вполне может быть расценён, как крайнее проявление нелояльности. Люди со слезой флаг поднимают, а ты пукнул, даже до салюта не дотерпел! Даёшь свободу пука!
Викибредия гласит аглицкой мовой – «Философы расходятся во мнениях относительно того, что может быть объектом лояльности, поскольку некоторые утверждают, что лояльность строго межличностная, и только другой человек может быть объектом лояльности». И шо делать с этим – «… решение Европейского суда по правам человека по делу «Кастеллс против Испании» (Castells v. Spain), в котором суд указал, что свобода слова включает в себя возможность политической дискуссии, плюрализма мнений и право критиковать правительство. В другом деле, «Обсервер и Гардиан против Великобритании» (Observer and Guardian v. the United Kingdom), суд указал, что свобода слова распространяется не только на ту информацию и идеи, которые обществом воспринимаются благожелательно или нейтрально, но и на те, которые задевают, шокируют или волнуют часть населения» (с).
Так что, все вопросы к Богу, а граждан, даже тех, кто неграждане в покое оставьте, господа любопытные! Очень нелоялен я к такому любопытству и время тратить на ерунду годы уже не позволяют. Лучше себе ответьте на вопрос – Мир чей? Неужели ваш?..
Рига. 16 марта. 2024 г.
© Copyright: Олег Озернов, 2024
Свидетельство о публикации №224031700548
